Патрик О`Брайан - Командир и штурман

— У меня в лазарете имеется любопытный больной, — сказал Мэтьюрин, обращаясь к Джеймсу Диллону, с которым они коротали за портвейном свободное время. — Он умирает от истощения; вернее, умрет, если мне не удастся побороть его апатию.

— Как его зовут?

— Чеслин, у него заячья губа.

— Я его знаю. Работает на шкафуте, вахта правого борта. Ни рыба ни мясо.

— Неужто? А между тем в свое время он оказывал важные услуги мужчинам и женщинам.

— Какие именно?

— Он поедал их грехи.

— Господи помилуй!

— Вы пролили свое вино.

— Вы мне расскажете о нем? — спросил Диллон, вытирая лужицу портвейна.

— Когда кто-то умирал, посылали за Чеслином. На груди у покойника лежал кусок хлеба; он съедал его, принимая на себя грехи умершего. Ему совали в руку серебряную монету и выгоняли из дома, провожая плевками и швыряя вдогонку камни.

— А я-то думал, что это только бабьи сказки.

— Ничуть не бывало. Дело обыкновенное, хотя об этом никто не рассказывает. Мне кажется, моряки относятся к таким вещам гораздо хуже остальных. Он проговорился, и на него тотчас набросились. Те, с кем он трапезовал, выгнали его; остальные с ним не разговаривают, не разрешают ему ни есть, ни спать рядом с ними. Физически он здоров, но, если я ничего не предприму, через неделю он умрет.

— А вы велите привязать его к трапу и пропишите сотню ударов плетью, доктор, — отозвался казначей, занимавшийся у себя в каюте расчетами. — Когда в период между войнами я жил в Гвинее, там были негры, которые мерли как мухи в Среднем Проходе из одного лишь страха, что их увезут из родных краев и от друзей. Многих из них мы спасли тем, что по утрам хлестали их кнутом. Но сохранить жизнь этому малому актом милосердия не будет, доктор. Все равно его задушат, свернут шею или выбросят за борт. Моряки могут смириться со многим, только не с человеком, приносящим несчастья. Он словно белая ворона, которую остальные заклюют насмерть. То же самое произойдет с альбатросом. Поймайте альбатроса — сделать это легко с помощью лески, — нарисуйте ему на груди красный крест, и его собратья вмиг разорвут его на части. Мы немало развлекались таким образом возле мыса Доброй Надежды. Матросы ни за что не разрешат этому малому трапезовать вместе с ними, даже если пройдет полсотни лет. Правда ведь, мистер Диллон?

— Ни за что не позволят, — согласился лейтенант. — Скажите мне, бога ради, зачем он поступил на флот? Ведь он доброволец, а не из рекрутского набора.

— Полагаю, ему надоело быть белой вороной на суше, — сказал Стивен. — Но я не позволю, чтобы моего пациента убили матросские суеверия. Надо поместить его туда, где его не будет преследовать людская злоба. Если же он поправится, то я сделаю его помощником фельдшера, он будет жить отдельно от остальных. Так что этот малый…

— Прошу прощения, сэр, привет от капитана, и не желаете ли взглянуть на нечто поразительно философское? — воскликнул Бабингтон, ворвавшись к доктору словно пушечное ядро.

После полумрака кают-компании в ярком пятне света с палубы Стивен, прищурив глаза, с трудом различил старого ловца губок — высокого грека, стоявшего в луже стекавшей с него воды у планширя правого борта и с довольным видом державшего в руке кусок медной обшивки. Справа от него, сцепив руки за спиной, с торжествующим видом стоял Джек Обри; слева — большая часть вахты. Матросы вытягивали шеи и наблюдали за происходящим. Грек протянул кусок позеленевшей обшивки Стивену и медленно перевернул. На другой стороне доктор увидел маленькую темную рыбку с присоской на затылке, прочно приклеившуюся к металлу.

— Прилипала! — воскликнул Стивен с чувством изумления и восторга, которого от него ожидали грек и капитан. — Живее несите ведро! Будьте осторожней с прилипалой, мой добрый, славный Губка. О, какое это счастье — видеть настоящую прилипалу!

Выдался штиль, и оба ловца губок — старый и молодой — соскребали с днища судна водоросли, замедлявшие ход «Софи». В прозрачной воде было видно, как они перемещались по натянутым вдоль судна тросам, к которым были привязаны сетки с картечью, задерживая дыхание минуты на две. Иногда они ныряли под киль и всплывали с другого борта. Но только теперь старый Губка обнаружил своим зорким глазом их коварного общего врага, спрятавшегося под шпунтовым поясом обшивки. Прилипала была так сильна, объясняли ему греки, что оторвала кусок обшивки. Но это еще что: она была достаточно сильна, чтобы помешать движению шлюпа даже в свежий ветер! Но теперь они ее поймали — конец ее проказам, твари этакой, и «Софи» помчится как лебедь. Насчет силы этой рыбы Стивен хотел было поспорить, воззвать к их здравому смыслу, указать на размеры рыбки длиной всего девять дюймов, на незначительную величину ее плавников; но он был слишком мудр и слишком счастлив, чтобы уступить соблазну, и ревниво унес ведро к себе в каюту, чтобы без помех пообщаться с прилипалой.

Кроме того, он был слишком философом, чтобы испытывать раздражение, когда немного погодя, срывая верхушки волн, с левого траверза, чуть ближе к корме, задул свежий бриз и «Софи» (освобожденная от зловредной прилипалы), кренившаяся под ветром, уверенно помчалась вперед со скоростью семь узлов. Так продолжалось до заката, пока впередсмотрящий не закричал:

— Земля! Земля по правой скуле!

Глава седьмая

Земля, которую обнаружил матрос, была мысом Нао, южной границей района их крейсирования. Его темные очертания четко выделялись на фоне неба в западной части горизонта.

— Превосходная работа, мистер Маршалл, — произнес Джек Обри, спустившись с мачты, где он разглядывал мыс в подзорную трубу. — Королевский астроном не смог бы выполнить ее лучше.

— Спасибо, сэр, спасибо, — ответил штурман, который действительно произвел целый ряд чрезвычайно точных наблюдений луны, а также обычных навигационных наблюдений с целью определить место шлюпа. — Счастлив… ваше одобрение… — Не находя слов, он кончил тем, что выразил свои чувства, дергая головой и сжимая руки.

Было любопытно наблюдать, как этот крепыш — с энергичным, мужественным лицом — испытывал чувства, требовавшие более тонкой натуры; и не один матрос обменялся понимающим взглядом с товарищем. Но Джек Обри не обратил на это внимания — он всегда считал Маршалла добросовестным, старательным штурманом и его рвение приписывал натуре, морскому характеру. Как бы то ни было, мысли его были заняты подготовкой пушечных стрельб в условиях плохой видимости. Они находились на достаточном расстоянии от земли, чтобы не быть услышанными, — тем более ветер заходил с берега. Хотя канониры «Софи» успели набить руку, Джек Обри не оставлял их в покое-капитан был неистощим на выдумки.

— Мистер Диллон, — сказал он, — я хотел бы, чтобы вахта правого борта соревновалась в стрельбе с вахтой левого в темноте. Да, я все знаю, — продолжал он, увидев, как вытянулось лицо лейтенанта, — но если учения будут проводиться в условиях отсутствия видимости, то даже самые неумелые пушкари будут вдвойне внимательны: никто не попадет под орудие при откате и не свалится за борт. Поэтому, если вам будет угодно, мы приготовим пару бочонков пороха для учений в светлое время суток и другую пару для стрельбы ночью при свете фонаря или факела, если не будет луны.

Впервые увидев стрельбы (как давно это было!), Стивен старался избегать этого «развлечения»: ему не нравились грохот пушек, запах пороха, возможные травмы у матросов и распуганные птицы. Поэтому он спускался к себе вниз и читал, вполуха прислушиваясь, не наделала ли бед откатывающаяся по шаткой палубе пушка. Но в этот вечер доктор поднялся на палубу, не зная, что вскоре начнется грохот. Он нацелился на нос, где стояла его любимая помпа из вяза, которую дважды в день качали для него преданные ему матросы. Джек Обри заметил:

— А вот и доктор. Без сомнения, вы вышли на палубу, чтобы убедиться, каких успехов мы достигли. Великолепное зрелище, когда стреляют большие пушки, не правда ли? А нынче вечером вы увидите, как они стреляют в темноте, что еще прекраснее. Господи, видели бы вы сражение на Ниле! А если бы вы его слышали! Какое бы счастье вы тогда испытали!

Успехи, достигнутые канонирами «Софи», были действительно поразительными, что заметил даже такой далекий от военного искусства зритель, как Стивен. Джек Обри разработал систему, которая щадила набор судна (он трещал по всем швам от бортового залпа) и позволяла отлично вышколить орудийную прислугу. Сначала стреляла пушка, находившаяся с наветренной стороны, и в момент ее полной отдачи стреляла следующая. Получалась перекатывающаяся стрельба, причем последний наводчик даже успевал прицелиться сквозь дым. Джек Обри объяснял это в то время, как катер с бочонками отходил от шлюпа, исчезая в меркнущих лучах света.

— Конечно, — добавил он, — мы стреляем по целям, находящимся не на очень большом расстоянии, — лишь бы произвести три залпа. Как мне хочется дать четыре!